Июл
06
Её оскорбляют, бьют, изменяют, относятся неуважительно – а она не уходит. Более того: она его оправдывает, говорит, что любит, что сама виновата…
Ужасающая распространённость этого явления говорит о том, что механизмы, срабатывающие в психике жертвы – это явления не редкие и аномальные, а вполне себе характерные для многих из нас. Итак, знакомьтесь: 1. Стокгольмский синдром. Странная история приключилась в Стокгольме во время захвата заложников: жертвы бандитов внезапно стали защищать своих мучителей. Затем феномен, названный стокгольмским синдромом (то есть симпатия жертвы к мучителю), наблюдался и в других случаях. В частности, бытовой стокгольмский синдром часто возникает у женщин, подвергающихся домашнему насилию: они скрывают и/или оправдывают садистское поведение мужа. Аналогичным образом ведут себя дети. На первый взгляд может показаться, что механизм этот вообще не логичен. Но на самом деле всё, что происходит в нашей психике в экстремальных ситуациях, служит одной цели – выживанию. Когда человек убеждён, что у него нет выхода, что от мучителя никуда не деться и противостоять ему невозможно, то стратегия «бей или беги» ничем не поможет. Значит, нужно применять другой способ выжить – замереть, адаптироваться под среду. Если стараться понять человека, пробовать ему угодить, то он будет реже проявлять злость. Именно такой логикой и руководствуется наша психика в случае стокгольмского синдрома. Под влиянием этого феномена жертвы насилия «копируют» логику своего мучителя. Жертва как бы «впитывает» его ценности, и тогда садистов становится уже двое: один снаружи (который бьёт), другой внутри, в голове (который говорит «сама виновата»). По сути, жертва тоже становится агрессором. Но злость её направлена на себя. 2. Выученная беспомощность. Если мы много раз пытаемся что-то сделать, но никак не получается, то мы просто перестаём пытаться. Ведь мозг сделал вывод: мы бессильны. И в такой ситуации нашим поведением управляет не реальность, а именно этот вывод. Это и называется выученной беспомощностью. Считается, что полного иммунитета к выученной беспомощности нет ни у кого. Но есть люди, у которых она возникает быстрее. Это те, кто либо уже имел опыт своей беспомощности, либо наблюдал за бессилием других. Если у человека не было возможности контролировать свою жизнь, то это ощущение он будет переносить и на другие ситуации. Проще говоря, он перестаёт верить в свою способность хоть на что-то влиять. А если он ещё и видел безуспешные попытки других, то это чувство становится ещё сильнее. Поэтому мы так часто слышим от жертв домашнего насилия нечто вроде «все так живут/ все мужчины изменяют/ а у моей подруги ещё хуже», ведь в их окружении часто не бывает других примеров. Кто пытался ситуацию изменить – только хуже было. «Хуже» – это и про одиночество в том числе. Ведь если жертва не верит в возможность управлять собственной жизнью, то одиночество для неё – стопроцентный «проигрыш» в борьбе за счастье. Одна-то она его себе не организует, в возможность другой жизни не верит. 3. Зависимость. Относительно мазохистов (а мы именно об этом говорим) существуют два представления: одни говорят, что мазохисты любят боль, а другие утверждают, что их привлекает избавление от боли. На мой взгляд, одно другому не мешает, а даже способствует. Любая зависимость – любовная, наркотическая, алкогольная, игровая – работает по одной и той же схеме. Ключевую роль в ней играют сильные эмоции, точнее, быстрая смена полярных эмоций. Кайф меняется на ломку, счастье рядом с любимым – на тоску от его отсутствия. Так и возникает сильная привязанность. В случае домашнего насилия жертва влюбляется не в мучителя, а в свои страдания, в сильные чувства. Так же, как зачастую влюбляются не в партнёра, а в его недоступность. А как только объект становится доступным – тут же или интерес пропадает, или возникает третий. 4. Смена ролей. В психологии есть аксиома: доля садизма в человеке равна доле его мазохизма. Жертв домашнего насилия это касается самым непосредственным образом. Ведь после того, как мучитель избил/ изменил/ обидел, он так искренне извиняется, так пытается всё исправить, что… на время меняется ролями с мазохистом. Теперь власть (временно) принадлежит жертве. Та снова начинает верить в то, что садист на самом деле хороший, что с ним можно договориться, что он любит и готов на всё, лишь бы исправиться. У таких пар любовь напоминает расчленёнку. Она любит его не целиком, а только ту его половину, которая извиняется. А он любит в ней не её саму, а её мазохизм. То есть они оба любят те части друг друга, которые… дают власть, чувство нужности и ощущение, что тебя любят. И, конечно, необходимый им обоим контраст между беспомощностью и всемогуществом. Под влиянием этих психологических феноменов жертва находит стратегии, которые помогают жить в ситуации насилия: – отрицает негативные эмоции, сосредотачиваясь на положительных; – берёт вину на себя, оправдывая этим действия партнёра; – утрачивает собственное мнение, заменяя его мнением садиста; отказ от собственной личности не даёт возможности понять, чего жертва хочет для себя, как сделать её счастливой без него; – не сообщает об актах насилия, перестаёт общаться с другими людьми; – изучает привычки партнёра, пытаясь под него подстроиться. Стоит ли говорить, что эти стратегии – способы обмануть себя, которые только усугубляют ситуацию. Но ведь бывают те, кто в такие отношения вообще не вступают, а бывают люди, которые только так и могут жить. Как это объяснить? Очень просто: есть пятый элемент – личностные особенности жертвы. Но об этом в следующий раз.
